Все пропало!
Странная штука – жизнь. Казалось бы, совсем недавно было ощущение, что все только-только начинается. Никаких тебе условностей, никаких моральных угнетений, что сделал что-то неправильно. А главное – ощущение, что настоящее – это еще не жизнь, а репетиция, а жизнь начинается как минимум со следующего понедельника. В голове - ветер, в душе – максимализм: воровать – так миллион, любить – так королеву. Знайте же вы, мои тогдашние королевы, что миллиона мне не удалось повидать – воровать не умею, но вот королевами вы как были, так и остались.
Говорим-разговариваем, живем-проживаем, есть что вспомнить, но нет уже возможности о чем-то переспросить. Что было главным - то сейчас кажется ничтожным, что было мелочью – стало чем-то очень дорогим и близким. Двадцать лет меня отделяет от того момента, когда мне в моем селе стало настолько некомфортно, я так его стеснялся, что стыдно сейчас признаться, и до сегодня, когда я чувствую его каждый кустик, каждую капельку его росы, как частицу своей плоти. Отрежь – и больно. Прошли те понедельники, с которых надо было что-то начинать, понимаю, что если не начну сейчас, не дожидаясь очередного, то опять ничего не сделаю или не успею. Ничего такого особенного делать-то и не надо. Надо только вспомнить, что знал, чтобы не забыть окончательно…
Мой отец никогда не был охотником. В 70-е годы каким-то образом ему подарили мелкокалиберную винтовку. Помню детали очень смутно, но запечатлелось какое-то благоговейное отношение к этой винтовке взрослых, когда они ее рассматривали. Винтовка потом перекочевала в Белоруссию, но страсть к настоящему оружию у меня – маленького ребенка – осталась вместе с пахнущей смазкой на руках. Надо сказать, что в те времена, по крайней мере, у меня в селе, охота не была ни страстью, ни хобби. Это было обычное занятие многих старожилов в целях добыть просто свежий кусок мяса. Я не знаю об ответственности в те времена за нарушение правил охоты, а само понятие «браконьерство» мне было не знакомо. Рассказы об охоте не скрывались и были в порядке вещей.
По рассказам знаю, что очень часто колхозные телятники и овцеферму посещали волки. Курятник от лис или куниц приходилось отбивать иногда вообще средь бела дня. Учитывая, что все хозяйство это находилось в двадцати метрах от леса, лучшей привады для волков и искать не надо было. И если телят с овцами еще как-то можно было закрыть на ночь, то колхозные лошади были практически беззащитны, потому что ночью их выпускали пастись в так называемые кошары, в чистое поле. Время от времени к утру приходилось обнаруживать очередную жертву, зарезанную волком. Ночные дежурства дедов по защите скота – засидки на волка - я почему-то тоже считал охотой. Может быть от того, что так и говорилось: пошел на охоту - значит в ночное дежурство, засидку на волка. Конюхи, сторожащие лошадей в «ночную», с ружьями вообще не расставались.
Не удивительно, что ружье мне, пацану, представлялось не просто как необходимая вещь в доме, а как инструмент, достойный самого высокого уважения. Распространены были в основном «одностволки» и «двустволки-горизонталки». Я мог определять калибр, один из двух – 12-ый или 16-ый, но это были все мои познания. Производитель, марка, модель – это было выше моих интересов. Помню, когда впервые у кого-то увидел «вертикалку», это произвело на меня впечатление, сравнимое с тем, как многим позже произвела восьмая модель «Жигулей», так непохожая на остальные машины. И все-таки романтику настоящей охоты мне поведал мой отец. История его охоты оказалась совершенно не смешной, но то, как он это рассказывал, достойно было того, чтобы я, раскрыв рот, представлял себя на его месте.
На эту охоту он отправился с, пожалуй, самым опытным сельским аксакалом – дедом Зотом. Перед этим они с дедом выпили по бутылочке какого-то крепленого. Учитывая, что в районе был собственный вино-водочный завод, производивший продукцию из местного яблочного сырья, предполагаю, что это была или «Золотая осень» или «Аромат садов». Полагаю так же, что цена одной бутылки была в пределах девяноста копеек. За рубль точно не переваливала.
Охоту предполагалось произвести ночью на зайчика. Вышли за село в поле, расположились каждый под отдельной копной сена и стали ждать. Перед этим дед Зот провел инструктаж: «Ждать придется где-то до полуночи. Лежи тихо. Даже если увидишь зайца – не стреляй. Я стреляю первый. Их выйдет столько, что на всех хватит». «Поначалу я, было, задремал под копной» - рассказывал отец. «Проснулся от того, что замерз, и удивился, насколько все вокруг было светло и красиво. Полная луна, как сковородка, переливающийся снег. А главное – в десяти метрах от меня жировал огромный заяц, время от времени приподнимающийся на задние лапы, как будто присматривался. Дед Зот никакой реакции не проявлял. Памятуя, что первый выстрел за ним, я терпеливо ждал. На часах действительно было около полуночи, и тут я увидел несколько приближающихся шевелящихся кочек. Это тоже были зайцы! Через минуту я на видимом расстоянии насчитал их семь. Выстрел прогремел неожиданно. На мгновение я потерял ориентацию. Тут же последовал отборный мат деда Зота с причитаниями: «Все пропало!» Оказалось, что дед Зот под воздействием яблочного «крепкого» тоже заснул в стогу, уронив ружье в снег. Очнувшись и увидев перед собой стадо зайцев, он с явного перепугу нажал на оба спусковых крючка одновременно. Дуплет и попавший в стволы снег картинно развернули оба этих ствола в розочку.
Что было дальше – я не знаю, но «все пропало» - это не единственная история из моего детства, имеющая такое название. Была еще одна…
Мой дядя, Алексей Артёмович, в колхозе был бригадиром. Уникальный человек с точки зрения человечности и организаторских способностей, в то же время, очень требовательный. Авторитет имел непререкаемый. Чего стоит хотя бы случай, когда его призвали в армию и на распределительном пункте он удивительным образом напросился в команду офицеров-«покупателей» в ракетные войска стратегического назначения. Говорит: «Чувствую, что или в тундру куда-то заберут или дворы ломом подметать придется, будучи в обслуге». Определил, что к этим можно идти служить, подходит и с ходу заявляет: - Возьмите, пожалуйста, меня к себе в команду! Недоумевающий взгляд офицеров: - А вы кто такой, что умеете делать, образование? - Образование - 10 классов, но я могу быть у вас старшиной! - Каким старшиной? - Лучшим! Не пожалеете! Взяли – не пожалели. Сами говорили потом, что это был лучший старшина в ракетных войсках.
Жил в селе немец – Эдуард Вайс. Имя Эдуард, очевидно, для полесских сельчан слишком уж киношное или труднопроизносимое, поэтому звали его сокращенно со свойственным полесским акцентом – Эдвар. Отец говорил, что Эдвар - вроде из приволжских немцев. Начало войны застало его в г. Овруче. Из оккупации выехать не удалось, а после войны ему дали 10 лет лагерей за национальность. Отсидел он, по рассказам, меньше: удалось как-то подтвердить, что он помогал партизанам во время войны и к настоящим немцам отношения не имеет. Вернулся в Овруч, женился на моей односельчанке, стали с женой жить в селе и воспитывать дочь – девочку, которую однажды обнаружили у себя на пороге, подброшенной.
Эдвар в нашем понимании был ужасно скупым, а с немецкой точки зрения – расчетливым и экономным. За всю жизнь он не выписал (не купил) ни одного кубометра дров, хотя по тем меркам дрова стоили сущие копейки. С апреля по ноябрь Эдвар в одних и тех же брюках-шароварах и сапогах, с голым торсом возил на своем стареньком велосипеде собранные в лесу и по посадкам ветки и поленья – заготавливал дрова на зиму. Бесплатно.
То ли жизнь лагерная его так воспитала, то ли Эдвар сам по себе был такой, но он имел еще и определенный культ еды: всегда, когда садился за стол, клал полотенце на колени и ставил кружку холодной воды. Слова «невкусно» он явно не понимал, кушал все, что давали, запивая периодически холодной водой и вытираясь полотенцем. Особое отношение его к еде заключалось в том, что мало или много было еды на столе – он ничего не оставлял. Все съест, крошки соберет и водой запьет.
Сколько лет было его горбатому велосипеду - неизвестно, но настало время придти этому велосипеду в негодность. Для Эдвара – катастрофа: мало того, что лишается верного коня и помощника, так ведь теперь новый велосипед покупать надо - а это деньги.
Соображая, что ему в этом вопросе может как-то власть подсобить, - он к бригадиру: - Алексей Артемович, как сделать так, чтобы ты отдал мне свой велосипед, а я тебе за него деньги не платил? Дядя даже долго думать не стал. Он подобные задачки решал ежедневно и по нескольку раз – как, кому, что и за что надо отработать - причем абсолютно законно по долгу своей работы, учитывая, что даже в брежневские времена село все равно было склонно более к натуральному хозяйству, чем к товарно-денежному, а потому ответ дяди как будто был готов заранее: - Пасёте вместо меня сезон коров – и велосипед Ваш, хоть сейчас забирайте. Коровы выгонялись и паслись дворами согласно очереди. За один сезон каждый двор должен был пасти пять-шесть раз. - Дайте мне три дня подумать, - заявил Эдвар. - Да, я забыл, - сказал дядя, - я еще обязуюсь Вас каждый раз после выпаса коров накормить ужином. Эта фраза Эдвара поразила на месте. Он проговорил, как можно скорее, чтобы дядя не передумал: - Я согласен! Эдвар стал счастливым обладателем почти нового велосипеда и пресчастливейшим поглотителем ужинов после каждого очередного выпаса коров.
Сезон заканчивался. Так получилось, что Эдвару попалось пасти коров накануне храмового престольного праздника нашего села – Второй Пречистой, 21 сентября. У дяди Лёши в доме помогала готовиться к завтрашней встрече гостей, кроме тёти Оли - дядиной жены, еще одна женщина. Эдвар расположился за столом как обычно: голый торс, полотенце, кружка холодной воды. Женщины в четыре руки принялись подавать Эдвару еду: что-то с обеда – чтобы не пропало, что-то свеженькое, только что приготовленное для праздника. Женщинам всегда приятно, когда еду не приходится выбрасывать, а уж Эдвар слова «нет» по отношению к еде не знал. И понеслось: - Эдвар, борщ будете? - Угу. - Картошечка из печи - тушеная, в обед не доели? - Угу. - Селедочка? - Угу. - Рагу? - Угу. Параллельно шли огурцы квашенные, капусточка, помидорчики и еще двенадцать наименований блюд… Выпита была уже вторая литровая кружка воды, и, пожалуй, ужин можно было и заканчивать. Вдруг женщины вспомнили, что есть еще три вареничка в сметане - тоже с обеда остались. То ли от того, что женщинам отказывать нельзя, то ли от того, что вареничков не так уж и много – всего три, Эдвар как-то грустно, но все-таки ответил: - Угу. Первый пошел, водичка, второй, водичка. Берет третий и с ужасом обнаруживает на нем длинный черный женский волос…
Извержение вулкана харчей из Эдвара не заставило себя ждать. Женщины едва успели подставить ему помойное ведро. Эдвар изрыгал с ужасным звериным криком из себя еду, повторяя все время одно и то же: - Суки, бл..ди, все пропало! Суки, бл..ди, все пропало! Никаких других фраз в этот вечер Эдвар так и не произнес. С подавленным видом уходя домой, он тихо повторял, как бредил: «Все пропало! Суки, бл..ди, все пропало»
|